Ушедшее — живущее - Борис Степанович Рябинин
Уралу посвящалась книга М. Зуева-Ордынца «Каменный пояс», вышедшая в 1928 году в Ленинграде в приложении к журналу «Вокруг света». Кстати, кое-кто из критиков-ортодоксов тогда тоже склонен был упрекать автора в излишнем стремлении к занимательности. Думаю, как раз именно это делало книгу интересной. Читатель «глотал» ее за один присест.
Писатель-следопыт Зуев — типичный представитель того трудного и увлекательного жанра, который неизменно пользуется симпатиями читателей: жанра приключений, путешествий, революционной романтики. Его«Панургово стадо», «Падение града Ново-Китежа», десятки других повестей и рассказов (а работал он много, плодовито, печатался часто) имели широкую известность, молодежь зачитывалась ими.
Открывать во всем интересное, видеть необычное в обыкновенном — призвание писателя-приключенца. Очевидно также, что и сам он должен быть заражен страстью к бродяжничеству.
Урал, Сибирь, дальние окраины страны были постоянно под прицелом писателя Зуева, постоянно стимулировали его творческую фантазию. Там развертывалось действие многих его произведений, там жили, боролись, сражались, погибали и побеждали его герои — неустрашимые, смелые люди. Незадолго до знакомства с Уралом он ездил в Среднюю Азию, — в результате вышла книга «Крушение экзотики». И, очевидно, именно в силу этих качеств он в короткий срок становится одним из основных сотрудников «Уральского следопыта», крайне нуждавшегося тогда в квалифицированных авторских кадрах.
Одним из основателей отечественной приключенческой литературы назовет его со временем «Литературная энциклопедия».
Зуева привлекало все: история, география, научные открытия, техника. Любой сообщенный кем-либо факт мог лечь в основу рассказа, очерка, повести. Сюжеты рождались с молниеносной быстротой.
Писал он быстро. Помню, однажды я присутствовал при его разговоре с Владимиром Алексеевичем по поводу рассказа «Зеленый остров» (на историко-революционную тему). Рассказ еще был «в чернильнице». А через несколько дней он уже набирался в типографии. И, замечу, делалось это не в ущерб качеству. Отнюдь!
Зуев первый — в очерке «К причалу!» — рассказал о проекте организации сверхдальнего сообщения при помощи дирижаблей по линии Москва — Дальний Восток, с остановкой в Свердловске. Для этой цели тогда под городом сооружалась высокая металлическая башня-«причал». Башня эта, видная издалека, долгое время красовалась на низменной открытой равнине за Нижне-Исетском.
Везде он ищет незаурядное, то, что волнует воображение. Необычен его град Китеж. Необычны, удивительны подвиги смельчаков краснофлотцев с канонерки «Ваня» из рассказа «Зеленый остров», героев партизан из уральской были «Последний сплав». Необычайного много на свете. Но это необычайное должно быть самым обычным. Парадокс? Нет! Такова природа приключенческой литературы.
Где-то, среди обыденных дел, обыденных, примелькавшихся событий, фактов, невидимо для равнодушного, холодного глаза, вьется чудесная тропа приключений наших современников. Надо лишь увидеть ее, встать на нее, пойти по ней, — и все вокруг враз засияет новым светом, расцветится яркими красками.
Вы плывете в лодке по Чусовой, мелькает обычный пейзаж берегов, обычные картинки причусовского быта. И вдруг — запань, река перегорожена бревнами, через которые как-то надо перебираться с лодкой! Начинается приключение…
Поездка по Чусовой была организована редакцией «Следопыта» по инициативе и при участии В. А. Попова. Зуев был ее «историографом» — вел дневник путешествия. Я тогда занимался фотографией, и на мою долю выпало иллюстрировать зуевский очерк.
Река каждый день поставляла интересные наблюдения. Зуев примечал каждую мелочь, каждый характерный штрих. Вечером — как бы ни устал — запишет все заслуживающее внимания.
Копируя его, я стремился делать так же. Сочиняя, он писал на небольших листочках, аккуратно разграфленных от руки карандашом. Подражая ему, я тоже стал линовать бумагу. Но главное, чему следовало учиться у него, это умению видеть.
Помнится, проплыли небольшую колхозную МТФ. Я почти не удостоил ее своим вниманием: два деревянных коровника, изгородь («прясло»), хибарка — ничего особенного. А в очерке у Зуева это «заиграло» вдруг совершенно неожиданно:
«…Ниже камня Переволочного, на правом берегу, желтеют крепкие новенькие строения. Кричим с лодки:
— Чьи постройки?
Кто-то, в щегольской городской кепке, сложив руки рупором, отвечает, вспугнув эхо у Переволочного:
— Фирма-а!
— Чья?.. Какая?.. — орем мы.
— Матафе-е! — надрывается кепка.
Мы удивленно переглядываемся. Матафе? Негритянское что-то. Наконец Раф как агроном догадывается:
— Эмтээф — молочнотоварная ферма…»
В излучине у знаменитого утеса «Разбойник» наша лодка напоролась на подводный камень — таш.
Разбойник да стоящий наискосок от него Молоков — самые опасные камни на Чусовой, издавна стяжавшие дурную славу. Сколько там разбилось в прошлом барок во время весеннего сплава и утонуло бурлаков — не счесть. Природа будто нарочно расставила своих «бойцов» так, чтобы побольше насолить людям. Уцелеешь под одним — несдобровать под другим. Так бывало прежде.
А мы? Таш оказался плоским, как китовая спина; лодка с разгона въехала на него, быстрое течение развернуло ее кормой вперед, и мы закачались на месте посередине реки.
Кругом вода, справа и слева грозные великаны-«бойцы»… Сидя в лодке, наслаждаясь этой необычностью, мы с восхищением глазели по сторонам, а Зуев, хитро подмигнув, взялся за нож: «Займемся подготовкой к обеду!» — и принялся чистить картошку… Право, так пренебрежительно посмеяться над зловредным, коварным Разбойником мог только он!
— Совсем дискредитировал Разбойника! — говорили потом мы.
Неутомимый рассказчик и острослов, Зуев всю дорогу потешал нас разными забавными историями. Анекдотов знал — пропасть. И вдруг замолчал. Случилось это, кажется, уже перед Чусовским заводом, после двух недель плавания. Промолчал с полчаса, а затем заявил:
— Все, братцы. Пора кончать путешествие.
— Что такое?!
— Больше рассказывать нечего.
Есть, видимо, такая категория людей, душевное равновесие которых несовместимо с молчанием; но Зуев не относился и к тем экземплярам человеческой породы, от трескотни которых болят уши. Известно, что мрачные молчуны в жизни часто бывают искусными сочинителями юмористических рассказов; Зуев и тут представлял исключение — мог сам смеяться и смешить других, и все писания его были отмечены живостью изложения, остроумием. Счастливый дар веселить других, не уставая! Ученые утверждают — смех продлевает жизнь.
Мне уже доводилось рассказывать, что путешествие наше начиналось при не совсем благоприятных обстоятельствах и едва не сорвалось из-за неожиданного приезда жены Зуева на Урал, как мы чуть не силком все-таки вытащили его в эту поездку. Свое расстройство по этому поводу он, по-моему, забыл уже в первый день пребывания на Чусовой, хоть, по заявлению нашего беспокойного друга, мы везли не его, живого, а его труп. Но столь велико благотворное воздействие природы, такая завораживающая красота была разлита вокруг, что невозможно было не поддаться ее очарованию и оздоравливающему влиянию; и когда, под конец пути, Зуев благодарил: «Спасибо, что вытащили меня на Чусовую! Теперь я могу хорошо работать зиму…» — то же самое, вероятно, мог сказать каждый из нас. Поездка у всех оставила незабываемое впечатление. Зуев — тот был просто наверху блаженства, поздоровел, исчезла «городская» бледность
